УЛИСС Джеймса Джойса

11. Где ты, душенька, гуляла?

В первом эпизоде дня м-ра Блума ("Каллипсо") заявлены несколько тем, которые будут возникать вновь и вновь на протяжении всего УЛИСА и—в весьма джойсовом стиле—один из таких основных ведущих мотивов подаётся походя, в затрапезной обстановке.

Жена м-ра Блума почитывает в постели ПЕРСТЕНЬ С РУБИНОМ – явно "кинетическое" творение. Она спрашивает у мужа о значении одного из слов в книге — "мне-там-псы-коз".

Он подался вперед и прочёл рядом с полированым ногтем её большого пальца руки.

- Метампсихоз?

- Да. С чем его едят?

- Метампсихоз,- сказал он нахмуриваясь.- Это из греческого. По-гречески означает переселение душ.

- Вот хренотень!- отозвалась она,- ну, а по-людски, простыми словами?

(М-р Блум объясняет.)

Некоторые люди верят, что после смерти мы переходим жить в другое тело, и будто бы мы уже жили раньше. Это называется переселением душ. Доказывают, что все мы жили уже на свете тысячи лет назад, или на какой-нибудь другой планете. А теперь, как бы просто не можем вспомнить. Но бывают которые говорят, будто помнят свои прошлые жизни.

Несколько позже в то же утро, при взгляде на шаровой-часоуказатель над конторой Балласто-Надзора, ему на ум взбредает ещё и такое слово как "параллакс" (я в нём так толком и не разобрался) – и это ещё одно из дюжины слов, что неотвязно всплывают у него на протяжении всего дня и в упомянутый момент собственное невежество напоминает ему об еёном: "...мне-там-псы-коз она выговаривала, пока я ей не пояснил про переселение душ. Вот хренотень! И она, вобщем, права. Наводят тень на плетень, заумными словами туман напускают на простые вещи."

Помянутое заумное слово выныривает и в других эпизодах (Сирены, Навсикая, Быки Солнца, Кирка), что показывает навязчивость идеи—а вернее Слова—"метампсихоз".

Но доктрина (учение) повторных воплощений поминается в УЛИСЕ не только как одна из принадлежностей м-ра Блума.

Аллюзии (упоминальные намёки) на неё, как прямые, так и косвенные, довольно часты и, поскольку это, в сущности, одна из магистральных тем произведения, желательно бы вкратце выяснить некоторые стороны этого древнего и широко принятого намёкивания на бессмертие.

И тот же автор, но в другой книге (СОКРОВЕННЫЙ БУДДИЗМ) соглашается, что многие сочтут, пожалуй, нелепицей утверждение будто всякий из ныне живущих, со всеми своими воспоминаниями навязанными ему/ей годами детства и последущего существования, является всё той же, неизменной, личностью, которая жила тысячи лет назад и которая появится вновь, по истечении такого же срока, в будущем, и при совершенно иных условиях.

Однако ощущение «я — это я» остается всё тем же во всех этих трех жизнях и на протяжении сотен других; потому что это ощущение сидит куда глубже, чем представление "я – Жора Григорян, такого-то роста, с такими-то средствами, с такой-то тёщей".

Разве трудно предположить—в виде логического упражнения—что Жора Григорян, проходя через всяческие ситуации и факты своей биографии, становясь то Георгием, то Гошей, заново женясь через одно поколение, или около того; разоряясь здесь, преуспевая там; гоняясь, по ходу жизни, то за одним, то за другим; забывая об одном ради другого – так ли уж трудно, спрашивается, предположить, что за пару тысячелетий такая личность забудет все обстоятельства связаные с нынешней жизнью Жоры Григоряна, и забудет настолько начисто и напрочь, будто ничего такого с ним и не было вовсе?

Однако же его «я» останется всё тем же.

А вот как эту тенистую тему, но в сгущённом—поэтическом—виде изложил российский поэт Н. Гумилев:
 

(1)	(2)
Я, верно, болен: на сердце туман, Мне скучно всё – и люди, и рассказы Мне снятся королевские алмазы И весь в крови широкий ятаган. Мне чудится (и это не обман), Мой предок был татарин косоглазый, Свирепый гунн... Я веяньем заразы, Через века зашедшей, обуян. Молчу, томлюсь, и отступают стены, Вот океан весь в клочьях белой пены, Закатным солнцем залитый гранит, И город с голубыми куполами, С цветущими жасминными садами, Мы дрались там... Ах, да! я был убит.	Когда же наконец, восставши От сна, я снова буду я - Простой индиец, задремавший В священный вечер у ручья?
(Сонет)	(Прапамять)

Таким образом, забвение минувших существований, полная или частичная утрата навыков и знаний приобретённых по ходу их, объясняется промежутками "отдохновения", которыми душа наслаждается между земными существованиями, промежутки эти могут длиться тысячи лет.

Более того, так же как душа проходит через ритмичные чередования деяний и отдохновений, так же и нации, или цивилизации рождаются и умирают, появляются и исчезают.

Подобно отдельной душе, дух народа может совершить нововоплощение в иных условиях, в новом месте обитания.

Эти понятия, и производные от них, занимают важное место в композиции УЛИСА, ведь сама эта книга—летопись одного дня некоего человека—есть совокупным изображением малого дня жизни промежутка между двумя периодами тьмы и отдохновения.

Одной из прописных истин сокровенников является понятие, что во сне мы общаемся с более высоким уровнем, с тем, где после смерти отдыхает и обновляется «я» перед следующим спуском во плоть.

Стефен в своем безмолвном монологе часто поминает эти верования, по большей части с присущей ему иронией, но за усмешкой таится сопутствующий страх.

Впрочем, теория повторяемости в делах людей и наций не является монополией одних лишь мыслителей-мистиков. Она, например, выводится из накопленых фактов истории в работах итальянского философа Вико, чья СЦИЕНЗА НУОВА появилась лет 250 тому назад.

Вкратце, эта его теория есть расширенным и почти буквальным переложением известного выражения – история повторяет самое себя, а также слов Экклезиаста из Ветхого Завета:

"Найдется ли о чем можно сказать: смотри это ново?

Такое уже было в минулые времана, допрежде нас.

Ветер уносится к югу и обертается к северу; он кружит и кружит, ветер, и возвращается на круги своя...

Все реки стекают в море; но море не переполняется, к истокам своим реки возвращаются снова".

Вико утверждат, что в продвижении человечества имеется повторяющийся цикл/круг, как в движении звёзд. Общества возникают, длятся и кончаются согласно определённому и общему для всех закону. Каждая нация проходит через три эры:

1.       божественную,


2.       героическую, и


3.       людскую.

Предшествием и завершением каждого цикла является полная дезинтеграция – развал, вызваный расхлябанностью и эгоизмом завершающего—людского—режима правления.

Открытия предыдущей цивилизованной эпохи стираются почти начисто и человек обращается в скотское состояние, пока вновь не услышит глас Бога, метателя молота изъясняющегося громами – и заново научается начаткам мудрости.

Целью усилий человечества является разрешение конфликта между добром и злом; после каждой эпохи развала и перестройки, схлынувшая волна отвоёвывает-таки некий отрезок продвижения, поскольку в людской истории происходит медленный прилив и борения не минуют впустую.

Вико подумывал написать идеальную—не привязаную к какому-либо конкретному времени—историю. (Следующее произведение Джойса, ПОМИНКИ ПО ФИННИГАНУ, является, среди много прочего, осуществлением проекта Вико.)

Так, согласно его взглядам, национальные герои были не столько преждевременными личностями, случайно родившимися не в своё время, сколько воплощением истиных устремлений своей нации в целом.

Они являются скорее ведомыми, чем вождями. А когда прошлое обновляется и цивилизации расцветают и увядают в очередной раз, то фигуры древности обретают новые обличья.

Но, конечно, из всего этого не следует, что всякое новое воплощение какого-нибудь героя из легендарных времен должно получить такую же значимость, что и прежде.

Так, например, Нестор может появиться вновь в облике пожилого педагога, Кирка стать мадамой захудалого борделя в одну лошадиную силу.

При вращении барабана истории свет славы на каком-то обороте может коснуться одной, на следущем обороте – другой грани целого. Но всегда и непременно происходит точное, по своей сути, воспроизведение/восстановление набора тех обстоятельств, которые уже существовали и тех личностей, которые уже действовали в далеком прошлом и лучше остальных выразили дух своей—той—эпохи.

вверх-скок
 

По ходу монографии уже говорилось, что Джойсов метод осколочного представления сознания каждого из персонажей УЛИСА, а также обстоятельств и переживаний прошлой его/её жизни, соответствует той манере, в которой сама Природа располагает ключи к открытию её сутей.

Следствия её всеобщего закона навалены как попало и ворохом лежат перед нашим взором в явной—для нетренированного взгляда—неразберихе.

Большинство из нас, ограничивая свои интересы непосредственно практическими, не утруждаются тем, чтобы упорядочить эти факты или раскрыть тайну их расположения. Одни лишь любознательные философы заносят их на таблицы своей памяти либо—для надёжности—в толстые тетрадки.

Вот и УЛИС можно читать так, как большинство из нас читает книгу жизни – некритично, рассеяно, идя по линии наименьшего сопротивления (хотя более углубленная внимательность дала бы больше наслаждения при размышлении), но тут поверхностный читатель получает удовлетворение пропорционально затраченым усилиям.

Медленное карабкание на древо знаний отнюдь не напрасный труд – на самых верхних его ветвях, невидимые для ходоков проторенными путями, висят отменнейшие плоды.

УЛИС – это книга жизни, микрокосм являющий копию вселенной и те же методы, которые ведут к пониманию её, могут дать пояснение непонятных мест УЛИСА.

Всё наше знание и способ познания макрокосма основывается на увязывании в нашем сознании разных понятий/представлений между собою.

Силлогизм (умозаключение)—основной инструмент сознания—не что иное и не более, чем технология элементарной сцепки понятий ассоциация идей. В своем неочищенном виде такие сцепки применённые как основы для составления схемы устройства мира, ведут к магии.

И на самом деле, всякое знание изначально магично, поскольку проистекает от двух необъяснённых и, пока что, необъяснимых фактов, которым даны такие названия-заклинания как Закон Подобия (аналогии) и Закон Причинности.

Древние созерцатели видели связь между морскими приливами и движением луны "влажной звезды, под чьим воздействием дыбом встает нептуново царство" и делали вывод (сцепку-увязку) о симпатии между богиней-луной и морским повелителем.

Впоследствии, следуя материалистическому методу объяснять "непонятное через непонятное" эту симпатию сменила "сила притяжения" (слово "сила" стало излюбленным заклинанием нынешних шаманов).

Но какое бы объяснение не было на устах у текущих магов, оно всегда будет основываться на чуде повторяемости и на уподобление тому, что уже есть в накопленном нами опыте.

Наша вера в то, что чудо это будет вечно обновляться/повторяться основывается на величайшем из умозаключений – на законе причинности.

Невозможно постичь значение УЛИСА, весь символизм и значимость его ведущих мотивов без понимания сокровенных теорий, которые заложены в основу этого произведения.

Намёк на направление, в котором нам следует искать спрятанную нить Ариадны для долгих лабиринтов-монологов Еврея—м-ра Блума—и его духовного сына Стефена Дедалуса, можно усмотреть в их частых упоминаниях Востока, его оккультных (магических) наук и на восточное происхождение всех религий.

В один драматический момент, когда некий националист попрекает м-ра Блума его еврейским происхождением, тот настолько уязвлён, что забывает свою обычную осмотрительность и даёт сдачи:

- Мендельсон тоже был еврей, и Карл Маркс, и Меркаданте, и Спиноза. И Спаситель был еврей и папа его еврей. Бог ваш.

- У него отца не было,- сказал Мартин,- и хватит об этом.

- Чей Бог?- взвился Патриот.

- Ну, не папа, так дядя его был еврей,- продолжал он,- и сам ваш бог тоже еврей. Христос – еврей, как и я.

Если рассматривать УЛИС как гобелен, то соткан он из нитей мистических религий и для читателя, который возьмётся разобраться в лабиринте этой "препирательски всеохватнейшей и наигрудоворохонаваленнейшей хроники" и оценить тонкости её орнаментов, необходимо некоторое знакомство с космологией, что служит основой данного изделия.

Закон судьбы—одно из переложений Закона Причинности/Повторительности—является аксиомой сокровенного учения.

А закон сохранения энергии, сопутствующий закону причинности на физическом уровне, у сокровенников переводится как закон сохранения духовной силы или личностей.

Ибо сознание, как и материя — неуничтожимо. Всё, что существует, существовало и прежде; прибавление или уничтожение – равно невозможны.

Да, вселенную пронизывает поток формоизменений, но ничего не может быть ни добавлено к ней, ни отнято из неё.

Таким образом, согласившись с существованием человеческой личности/души, мы, тем самым, принимаем (неважно признаем мы это или нет), что она должна существовать извечно, ведь ничего не возьмётся из ничего, и никогда не сможет прекратить своё существование.

Как замечает Стефен Дедалус:
"До начала времен Он соизволил меня и теперь не может уволить меня навеки. Рядом с ним маячит lex external."

Для сокровенных мыслителей этот lex external (внешний закон, независимый от внутренних желаний) и есть законом Кармы. Это – основа всего строения, объяснение и оправдание тайны жизни.

[Смешна попытка объяснить студентам, которым, в силу их возрастных особенностей, глубоко начхать на объяснение этой тайны, а охота нахлебаться её и налапаться].

Так что же такое закон Кармы?

Это тот закон, что правит всей вселенной без исключения, от неразличимого невзвешиваемого атома до солнц; от инфузорий до верховных божеств в небесной иерархии или эволюции.

И закон этот состоит в том, что всякая причина производит своё последствие и нет никакой возможности оттянуть, или отменить этот результат, как только сработала причина.

Закон причинности повсюду превыше всего. Вот в чём закон Кармы. Карма – это неизбежная связь между причиной и следствием.

В приложении к людской судьбе это означает, что всякий человек пожинает то, что посеял, не болыше и не меньше, и, проходя через земную жизнь, пожнёт каждый гран этого урожая – будь то плевеллы, или зерно, крапива, или розы...

"Мы можем утверждать понятие о Боге – добросердечном, благожелательном, которого могут растрогать наши слёзы, или мольбы, который простит нам, или исполнит наши желания, если нам удасться Его ублаготворить как следует.

Но никакого такого Бога нет. Хорошо ли, плохо ли, ни один человек не в состоянии избежать своей Кармы... "
(А. Арнольд, ОСНОВЫ БУДДИЗМА)

Учение это не есть приятием детерминизма – обречённости личности, потому что в нашей нынешней жизни, своими усилиями на благоустроение её, нашим личным отношением к своей Карме, которую мы не можем избежать, мы накапливаем блага для нашего последущего существования.

Так, если праведный человек страдает в своей нынешней жизни, то причина его мытарств лежит в прошлом существовании, а его заслуги в данной жизни наверняка скажутся при его следущем воплощении.

Можно отметить, что теория нововоплощения и Карм крепко затрагивает человеческий идеал справедливости.

Вечные муки кажутся слишком уж чрезмерным наказанием даже для самых злостных преступников (пусть даже он облил бензином беженцев и сжег вместе с автобусом детей, стариков и женщин – ведь если муки каждого из них умножить на общее количество жертв и прибавить сюда же страдания родственников и всяких сентиментальных слюнтяев, даже и тогда вряд ли наберётся и неделя непрерывного мучения. А ему, значит, причинившему эту неделю мук, гореть в адском огне всю вечность? Несоразмерно получается.)

А вечное блажнство кажется слишком безмерной наградой за быстротечную праведную жизнь.

Если уж предполагать хоть сколько-нибудь честную игру в устройстве всего, то трудно найти иное решение, которое бы лучше Кармы согласовывало вечность и те семь десятков лет, в которые человек отковывает свою судьбу.

В кармических воззрениях, как нигде, подчеркивается всемогущество и вездесущность закона причинности.

"В Природе ничего не бывает просто так – камешек на дороге может разрушать, или круто менять судьбы великих людей, или великих империй. Нет ничего низменного или нечистого, таким его делают лишь помышления о нем."
(Сравни мнение Блейка "Все, что живет – свято".)

Исходя из всего этого, УЛИСС—как огромная сеть, спущенная с неба—включает всё в неисчислимое разнообразие своего охвата: величественное и мелочное, святое и похабное, взаимосвязуя конкретное и общесимволическое.

В этой истории одного дня Дублинца пред нами разворачивается эпопея всего человечества.

Ни один отрывок, ни одна фраза в УЛИССЕ не присутствуют там просто так; в этой песчинке, в этом обычном дне ничем не приметного дублинца предстает полная картина состояния человечества и клинический анализ той накожной болезни Геи/Теллус – планеты Земля, которую мы именуем Жизнью.