максимика первая
Уважаемые коллеги,
Позвольте представить вам «НК Республику» № 22 от 3 июля 1996 г. по пунктам:
Внешний вид
оставляет желать лучшего – большинство фотографий неразличимы, в тексте часты обесцвеченные участки, так что номер не из таких, которые приятно брать в руки. Если упомянутые недостатки можно свалить на типографию, то художества поверх рубрики ПУЛЬС РЕСПУБЛИКИ на первой полосе – результат непродуманного составления макета.
Что позволено Юпитеру, не позволено быку, и если журнал ШПИГЕЛЬ может себе позволить делать колонки разного цвета, то газете, которая располагает чёрно-белой палитрой не стоит уподобляться Эллочке-людоедке из 12-ти Стульев, состязавшейся одеждами с американской миллионершей, трижды не стоит этого делать газете, что стоит на грани превращения в анахронизм, так как новое поколение выбирает «Тропикану» и потенциальные подписчики данной газеты – пенсионеры, а печатая чёрным по серому мы доламываем им остатки пенсионного зрения – пилим сук, на котором сидим.
Полагаю, г-ну Мнацакану и г-же Гаяне стоит усвоить и разъяснить вышестоящим эстетам-дизайнерам простую истину, что гигиена превыше эстетики. Но, может быть, содержание данного номера помогает завоевать подписчиков? Обратимся к пункту
Содержание
можно условно разделить на 4 составные части:
- 21.5 % содержания отводится правительственной и прочей госатрибутике – тому, что нормальный читатель рефлективно пролистывает не заглядывая;
- 12.5% посвящены общефилософским вопросам, которые занятны, разве что, для интеллектуалов, но эта публика традиционно без гроша и, к тому же, считает, что в таких вопросах они и сами разбираются лучше всех газет вместе взятых – эти умники не подпишутся;
- контрольный пакет содержания – 45% - это сельская тема, но в села газета практически не попадает, наивно было бы ожидать, что на селе подпишется хоть кто-нибудь, за исключением должностных лиц, получивших ЦУ на этот счет. Для крестьян наша газета – разновидность налога;
- тощие 11.1% - информация об административной жизни города, причём половина этих тощих процентов клеймят мерзкие стяжательские тенденции среди нищих учителей средних школ.
Газета не только агитатор, не только организатор масс, но ещё и зеркало. Вы не пробовали продать зеркало, в котором (в лучшем случае) тебя вообще не видно, а в худшем случае из него же летят плевки на глядящегося?
Качество исполнения.
Говорят, что искусство брать интервью заключается в умении затронуть такие струны в собеседнике, которые звенят и долго не смолкают.
В интервью главного редактора газеты «НК Республика», Максима Ованесяна, с председателем НС НКР господин Ованесян проявил недюжинное журналистское мастерство и опыт – всего 4-мя вопросами заставил интервьюируемого назвенеть аж на целую полосу.
Порадовала Наира Айрумян своей верностью избранному ею амплуа – подымать вечные вопросы. Они потому и вечные, что ответов на них нет, но, наверное, кому-нибудь надо подымать и такие вопросы, чтобы не канули в вечность окончательно.
Образ сельского старосты, как ломовая лошадь, тащит большую часть объёма каждого газетного номера; не подкачал он и на этот раз: 4 полномасштабные статьи – не шутки!
Статья Арстамяна про старосту Сзнека и анонимная статья про старосту Балуджи эстетического интереса не представляют – это просто стенды производственных показателей, изложенные распространенными синтаксическими абзацами.
Другое дело – статьи Сусан Атанесян и Цовинар Григорян. Все эти литры, гектары и запчасти они используют просто как холст, на котором творят произведения своего искусства. И творят неплохо. И каждая в своём стиле.
Общая для них черта – это психологизм, передача внутренних состояний души, но у Сусан он направлен внутрь, а у Цовинар вовне. Обе эти работы – несомненная удача и украшение номера.
У тех, кто когда-либо бывал в родных местах Сусан, её обстоятельный, я бы сказал – густой, стиль письма вызывает почти визуальные ощущения: видится и мост через Хачен и крутой поворот к Арачацору ... с любовью написано.
Не знаю откуда родом Цовинар, но её повествование об Астхашене порой переходит в стихи прозой – это уже не статья, а окрылённая песнь об Астхашене и его старосте.
Я благодарен Сусан, я благодарен Цовинар, их работы помогли мне пережить дежурство при выпуске этого номера.
Статья Л. Меликяна информирует о событиях внутренней политики Турции и вызывает сочувствие, так как автор взялся за непосильную задачу – быть едко ироничным в каждом – без исключения – предложении данной статьи.
Во-1-х, это утомительно для читателя: вроде того как есть мясные котлеты вприкуску с хоровацем, а заедать салом с тушёнкой.
А во-2-х, это контр-продуктивно, так как если тут и было что-нибудь остроумное, то оно теряется на общем фоне. К хорошей шутке нужно подводить как минимум парой предложений, а вслед за нею нужно ещё отводное предложение, то есть создать более-менее нейтральное поле, на котором бы выделялась эта шутка, играла бы гранями.
Заметно, что автор не утруждал себя тщательной отделкой статьи. Даже в первом уже предложении свалены в одну кучу «закрученный сюжет» и «накручиваемые страсти». Право же, в русском языке найдется немало других крутых глаголов.
Вобщем, по тщательности отделки данная работа Меликяна намного уступает работам
Мелик-Шахназаряна
Это одно и то же лицо.
Применяя псевдонимы в номер можно пристроить несколько своих материалов (но гонорар — тебе одному).
Работа переводчиков.
В информации о войне турецкой армии с курдами в Ираке есть ссылка на турецкую газету ВРЕМЯ, но, без согласования с переводчиком, название газеты было заменено армянским словом ЖАМАНАК и теперь, как справедливо замечает Нуне Мирзоян, любой россиянин, которому попадет в руки русско-язычный дайджест, будет считать слово «жаманак» турецким словом.
Такой промах, на мой взгляд, следствие аномальной организации труда.
Переводчики сдают свою продукцию редактору дайджеста, тот проводит правку в соотвествии со своими политическими и лингвистическими воззрениями, но не сообщает переводчикам что и как исправил, а затем на летучках бурно возмущается вредительскими искажениями правоверныx писаний. Требует удержания денег из их зарплаты. Так, например, запланировано наложить арест на 900 драмов из моего майского гонорара.
Но и после этого переводчик остаётся в неведении что же именно было не так. Таким образом сохраняется возможность повторения таких же казусов, а у редактора дайджеста копиться материал для обвинений в закоренелой неисправимости и злостной непреданности общему делу.
Настоящее и стоящее дело не делается мелкими уловками.
И это всё о дайджесте № 22.
А теперь, любезные коллеги, позвольте несколько слов, так сказать, не для протокола.
Всех нас неоднократно и настойчиво оповещали, что мы живём в удивительное, изумительное, уникальное время: на крутом вираже истории, в переломный её момент, как любят выражаться газетные писатели, но у них эти выражения сами собой выплюхивают, а вы попробуйте вдуматься – что такое переломный исторический момент?
Мне кажется, что от любого другого момента реальной действительности момент исторический отличается тем, что битком набит проявлениями всевозможных исторических эпох и общественных формаций.
Тут вам и родимые пятна крепостного права и отголоски светлого коммунистического будущего, и имперская отрыжка, и застойно-лагерный идиотизм, и много чего другого с необычной плотностью втиснутого в один всего момент, отчего даже голова идёт кругом, как у Данди по прозвищу Крокодил.
Вы, наверное, видели этот фильм, его периодически прокручивают в здешнем кинотеатре. Там показан австралийский мужик Данди, который из своей провинциальной глуши попал в Нью-Йорк, в самую гущу свободных рыночных отношений...
Впрочем, речь не о крокодилах, а о том, как исторический момент преломляется в наших местных условиях.
Тут его окрестили моментом перехода к рыночным отношениям и, в силу его переходности, в нём царит умопомрачительная разношерстица. Так вот, чтоб не заблудиться в ней, чтоб не прервалась связь времен, я при всяком удобном случае устраиваю проверки окружающей реальной действительности, так сказать: тесты на тему: какое у нас тысячелетье на дворе?
С утра, например, заходит в комнату переводчиков на первом этаже редакции посетитель и просит меня перевести на модный импортный язык такую, скажем, вывеску: ТОРГОВЫЙ ЦЕНТР АНКИ ПУЛЕМЁТЧИЦЫ, и с этого момента он уже не посетитель, а заказчик, с которым я вступаю в рыночные отношения и говорю: «ми эчь – ми доляр».
Клиент начинает упираться, что страница-то, фактически, пустая – 4 слова всего, одна строка.
Тогда я предлагаю увеличить размер букв, чтобы каждая из них заполняла бы отдельную страницу целиком...
Короче, заказчик уходит искать другого исполнителя, а я тихо радуюсь, удостоверившись на практике, что у нас тут полным ходом эпоха свободных рыночных отношений, хоть впоследствии сам же и морщусь от безграмотных вывесок.
Однако, это с утра, а ближе к обеду вызывает меня господин главный редактор и предлагает мне исполнить подобную же работу, не входящую в круг моих непосредственных служебных обязанностей.
Я по инерции проговариваю: «Ми эчь – ми доляр», но он круто меня осаживает: «Мало говори, ара!», и я моментально усекаю, что в моих с ним отношениях ещё даже и крепостное право не кончилось, а он, с позиций развитого социализма, громит меня как стяжателя, для которого весь смысл жизни в деньгах.
Разумеется, иметь личное мнение по поводу меня – входит в число его персональных прав человека, однако, не мешало бы на досуге задуматься: зачем деньги человеку, который не пьёт, не курит, не ест мяса, не смотрит видеофильмы и не балуется излишествами всякими там, а все добытые деньги передаёт в распоряжение жены и тёщи.
Впрочем, речь не про редактора, а про совсем другую личность, которая во всю эту переломно-историческую неразбериху вносит свою струю в стиле военного коммунизма – вот так прямо подходит и говорит: «Отдавай тысячу сто драмов, не то всё равно реквизируем».
Я этой особе объясняю, что таких и вообще никаких денег у меня нет, что всеми заработанными мною деньгами распоряжаются мои жена и тёща – такие отношения у меня с этими женщинами.
Тогда этот некто отправляется в бухгалтерию и производит там продразверстку в счёт моей будущей зарплаты, и данный факт я не могу расценивать иначе, как назойливую попытку втереться в число моих женщин, располагающих прерогативой распоряжаться моим заработком.
Но насильно мил не будешь и никакая настырность не одолеет мою гетеросексуальность.
Не всё такое, каким кажется, и того же Крокодила Данди в одном Нью-Йоркском баре, в самой гуще свободных рыночных отношений, принялась соблазнять некая дамочка, которая на поверку оказалась замаскированным мужчиной.
Впрочем, речь не про нравы нью-йоркских баров, а про здешний регион, и если в наших провинциальных условиях женщина маскируется под нахрапистого мужчину, то это неопровержимое свидетельство тому, что рыночные отношения и до нашей глуши докатились.
С чем вас и поздравляю, дорогие коллеги.
96/7/4
До сих пор удивляюсь, что столь длинная речь не была прервана, а была озвучена до конца.
Выслушали.
Оваций не было, но и не линчевали.
Редактор пожевал губами и спросил у мишени бичеваний в заключительной части моего выступления:
«А что это он про крокодила какого-то? Я чего-то не понял».
Тот встопорщил усы и ответил:
«Это, типа, намек, будто я — педик».