одно из писем другу
Здравствуй, друг мой Александр.
Благодарю за письмо твоё бесподобное – с годами писуны выкристаллизовывают свой стиль, так что нынешнюю твою эпистолу получилось прочесть не проворачивая листок по всем румбам розы ветров, и без выворачиванья наизнанку, чтоб дочитать что ты понавставлял, в обратном направлении, в просветах между строчками, когда хоть и скрипишь, но читаешь, потому как интересно ж, плюс стиль берущий за щитовидку и вытискающий «г-гы!» сквозь любые горестно-усерьёзненные темы насчёт «куда-куда они да удалились...»
Ну, удалились и лях с ними, на смену всегда заявится ещё кто-то, не мамай, так латышский стрелок – никогда так не было, чтоб никак не было, проверено на личной практике, когда меня угораздило схватиться за провод с двумястами и ещё двадцатью вольтами – до сих пор тёплое воспоминание как марьяжило меня потоком тока.
Примечаешь? У меня уже как у рулевого на викинговой ладье - взгляд больше устремлен вспять, чем в грядущее.
Так вот, среди вороха воспоминаний есть у меня одно про дiвчину, рокiв, мабуть, 16-ти, увиданную мною в селе Курень бахмацкого района, которая тягла за собою коханого лет 25-ти, а её бабка сыпала вслед прокльоны на «сучку нерозписану», но она воплей тех не слыхала и меня в упор не видела – я понял это заглянув в её глаза, где всё плавилось как плазма, а хлопец податливо волокся следом, но в лице бедняги уже угадывалась тоскливая подавленность её иссушающим зноем.
Сейчас её поколению уже стукнуло далеко за 40, и мне представляется весьма возможным её благопристойное негодование на соседку-шалаву 20 годов, что подрабатывает минетами в громыхающих уборных пригородной электрички.
Вобщем, твоя попытка раздела на «тоды» и «нынче» меня не убедила – бывает только то, что было и будет. Вопрос не в морали, а в темпераменте.
Правда, мне непонятно зачем одна из моих конотопских внучек спит с любовником где попадя, ведь коль уж папа мой пошёл в приймы к моей сватье (их прадед к их вдовой бабушке), то в опустелой хате на ул. Декабристов места предостаточно.
Но вернёмся в нынешнее время, ведя отсчёт с момента нашей с тобой прошлой встречи. Ту котёнку, что мы с тобой продержали целый день в твоей сеймовской усадьбе, я провез в Карабах по поддельным ветеринарским документам на имя Принцессы (беспаспортных животных в самолёт не пускают, но в интернете есть картинки как эта "ксива" выглядит) и таковой она пребывает поныне, истребляя мышву и пташек во дворе и вокруг него. А когда вплотную встречает нашего дворового пса Пушка, то круто горбит спину и раздувается всем своим чёрным мехом, хотя он на неё ноль внимания.
За отчётный период наш сын пошел служить в местную армию, где был обучен на разведчика-сержанта, но затем разжалован за побег от неуставных отношений и переведён в другую часть.
Старшая дочь в конце декабря вышла замуж за капрала греческой армии и через неделю поедет в ту же Грецию, откуда он ежедневно шлёт ей СМСы на своём родном языке. Но если ты такой влюблённый, что тебе стоит изучить армянский?.
Младшая пристрастилась к компьютеру и читает оттуда всяческие стихи, а потом свои выстраивает – надеюсь, обойдется без последствий.
Жена ждёт не дождется когда меня трахнет возрастной климакс, но мне и это похуй. Ведь удалось же пережить расставание с игрой на гитаре и упражнениями йогой; даже книжки перестал читать, и ничего – выжил.
На трудовом фронте – вообще лафа. В августе пришёл я в университет получать часы на предстоящий год и увидел, что больше там не выдержу – взял и написал заявление на увольнение по собственному и, представь себе! – держать не стали.
Два месяца амбалил грузчиком на торговых складах – цемент, арматура и прочие прелести, но сейчас работаю завскладом на молочном заводе: физически нагрузка меньше, но ответственности больше, и это выматывает.
Ещё раз тебе спасибо за письмо. Передавай привет от меня Нине, Алле и Юре и всем прочим твоим и моим. Наши ж всё-таки.
Извини, писать дальше некогда – работаю с 9 до 22.20 – составляю материальные отчёты за декабрь, январь и через пару дней за февраль тоже – надо показать, что копейки сходятся с копейками и никуда не закатились.
Да тут ещё террористка доченька пристаёт, чтобы выслушал её очередное творение.
Так что – до свиданья, а вместо пост-скриптума привязываю статью написанную мною два года назад для ереванской газеты ТРЕТЬЯ ВЛАСТЬ, редактор которой у меня её попросил, но потом забыл не только заплатить, а и вообще кто я есть и где мой дом. Наверно, так лучше для всех.
Будь здоров, друг
Всегда твой`
Сергей
26/2/2010
вверх-скок
Ящик водки за $ 7 000 000
Мороз свирепствует в Степанакерте.
За 20 с лишним лет своей бытности в Карабахе не упомню такой зимы.
Случались годы, когда водопроводные трубы замерзали на неделю-другую, но чтоб так всерьёз и надолго! Да ещё и канализация впридачу!
И не только в частном секторе, но даже в казённых домах.
Представители деликатных прослоек общества уж перестали при встрече спрашивать:
– Как у вас с водою? – понимают, что такой вопрос из области ниже пояса.
А с наступлением темноты наваливается такой холод, что мысли замерзают в голове и на попытку шевельнуть мозгами откликаются сухим нестройным звяком:
«...цыц, а? Цыцц!..»
В такую стужу тянет к теплу даже и в воспоминаниях...
* * *
Посреди прошлого лета, когда самолет рейса Ереван-Киев вылетел из Звартноца, сосед справа спросил меня:
– В Киев летите?
Пойди-ка попробуй не ответить "да" на такой умудрённый вопрос.
От аэропорта в Борисполе до самого Киева езды минут 30 – через лес, через пригороды и через мост над океаническим течением Днепра.
Большая белая баржа подходила к мосту справа, против течения, с чётко различимым именем НИКОПОЛЬ на изгибе борта.
"Во!"- удивился я,- "место рождения моей матери."
Ни разу в своей прежней жизни не видал я чего-то крупнее рыбачьей лодки или шустрого катерка на колоссальной шири Днепра, когда проносили меня над ним электрички или автобусы.
Ближе к полночи сошёл я с поезда на конотопском вокзале.
Конотоп – крупная узловая станция и райцентр в сумской области, населением около ста тысяч. Часть населения – мои родители в их домике на окраине.
Дверь открыл отец, узнал меня в свете лампочки на веранде, а когда мы прошли в кухню вопросил:
– А ты знаешь, что мать твоя померла? В сентябре год уж будет.
Догадывался, конечно, когда перестали приходить её письма, но всё отгонял догадки: мало ли, может просто хворает. Вон и сегодня отмахнулся от намёка прямым текстом на носу у той белой баржи ...
* * *
Под вогнутым куполом синего неба завис слепящий ком солнца, изливая июльский жар на буйную зелень бурьяна поверх чащобы впритык теснящихся оградок и на безлюдную кладбищенскую дорогу, по которой истомлённо бредут три мужика – отец, брат мой да я.
Разговор у нас тоже не бойкий, отец толкует, что мест для захоронения тут больше нет, покойников нынче вывозят за городскую черту на противоположной окраине.
Правда, есть лазейка - можно повторно загружать могилы, у которых истёк срок давности – 20 лет. Кладбищенский сторож делает на этом бизнес – вынюхивает бесхозные и продает места упокоения.
А могилке его (отцовой) тёщи уже давно за 30, к тому же в одном секторе где и дочь её, жена его, мать наша.
Мы с братом эту тему не поддерживаем – 83 года не возраст для бывшего моряка-черноморца.
Брат даёт экскурсоводное пояснения мраморному мемориалу, что распростёрся на площади достаточной под десять могильных участков: на вертикальной полированной плите портрет (в полный рост и натуральную величину) невысокого мужчины с неясным лицом, в обнимку с берёзкой, или может калиной, на мраморе не понять.
Халёза, который несколько лет правил бандитским миром Питера, а наведываясь в Конотоп, врывался в дежурку вокзальной милиции и ставил их на место, чтоб понимали кто тут, сука, пахан.
В одну из побывок, как выходил из своего лимузина у материнской хаты, искрошили его в лоскуты из автомата Калашникова. Должно питерские заказали.
Следующая достопримечательность ещё просторнее, и здесь уже не картинка, а бюст, типа тех, под которыми нас в детстве принимали в пионеры.
Володай был местным крутым и его скромнее прибрали. На свадьбе у родственницы подсыпали чего-то, отвезли без сознания в госпиталь, а через пару дней, когда могучий организм начал выходить из комы, повторили дозу и вот он тут – в виде задумчивого изваяния.
- Красиво живут,- подытожил мой брат,- но недолго.
Я не стал придираться, что красота дело вкуса.
* * *
Через пару дней старший из моих зятьёв рассказал мне про живого крутого воротилу.
Двоечник был и раздолбай, кликуха Утюг, но, как подрос и оперился, пофартило ему при пост-советских переделах – оказался в нужное время в нужном месте и теперь он банкир в Москве, врубаешься?.
А если ты банкир, таблица умножения тебе уже и на хрен не нужна. Короче – банкует там.
Ну, приезжает раз к мамане, а та жалуется - курочек не можна на улицу выпускать, такое движение, нема спасу, так и давлят.
А как не давить, коли хата её на дороге, что выходит из города и заворачивает на Жолдаки; дачники, конечно ж, ездят.
Так Утюг что удумал: прямо в поле, метров за 300 до поворота, строит школу по самым продвинутым технологиям, на пригорочке.
5 миллионов долларов вбухал, материалы всё привозные, компьютеры там и все дела.
Городским властям пришлось проложить дополнительный асфальт от конечной трамвая, лучшая школа в городе, как никак.
Так теперь на Жолдаки все по тому асфальту ездят, зачем лишние триста метров бензин жечь?.
Вобщем, у маминых курей совсем дачная жизнь пошла – магистраль от ихней улицы чуть не за полкилометра переместилась.
Но дело тем не кончилось. В Москве ещё один крутой есть из конотопских, и тоже из двоечников в банкиры вышел.
Клявик была его кликуха, из загребельского хулиганья.
Дак они, конечно, там с Утюгом, в Москве той, дружбаны.
Ну, короче, он с ним поспорил на ящик водки, что построит в городе школу ещё лучше.
Сейчас уже ведут отделочные работы.
Так там, короче, вообще хоромы. Конечно, что лучше выйдет – 7 миллионов выложил.
А прикинь – за что? За ящик водки. Вот же ж дурогоны!.
* * *
Ещё неделю спустя, под конец отпуска, я сидел в лодке уносимой неслышным течением Сейма вдоль зачарованных берегов, утопающих в летней зелени, а та сливалась со своим отражением в речной глади, вперемешку с белыми пятнами от облаков в небесной сини вокруг жаркого шара солнца, и плоскодонку неспешно кружило и разворачивало то к обрывистому правому, то к пологому левому берегу с деловитыми компашками рыбаков, что прочёсывают сетками мелководье, и с млеющими парами любовников меж кустов ивняка; а ведь только вчера приезжал сюда и я с приятелями, для ночёвки у костра под гитару, а вот уже целая жизнь прошла, и тогда я ещё не видел всей этой красоты, до того некогда было за неотложными желаниями и стремленьями; а теперь спешить больше некуда и нет никаких желаний – полная безмятежность, но окончательному счастью мешает томящее чувство обиды, что так скоро всё промелькнуло и ничего не успел понять и толком разобраться в этой жизни; вот и сейчас наверняка знаю всего лишь одно: как только плоскодонка уткнётся в любой из берегов, возьму в руки весло и начну грести вспять – к далёкому уже повороту, за который уплыл железнодорожный мост над рекою, и там заверну в протоку к лодочной станции, чтобы вернуть лодку владельцу, Вовану Чалому, который хоть и не вышел в крутые, но всё ж обзавёлся толстой золотой цепкой на шею и хрипло горлопанит меж домиками дачного товарищества "Присеймовье", для назидания и примера следующему поколению.
* * *
Ну, а в чём, спрашивается, мораль этой статейки?
А тут её и близко нет. Абсолютно аморальная писанина. Просто вздумалось поделиться соображением, что даже в форс-мажорную холодрыгу теплеет на душе при мысли: нет, не вывелись ещё среди хомо сапиенсов особи, способные выложить семь миллионов долларов за ящик водки, которую уже и пить-то не хочется.
15-17.01.2008