Заявление об изменении национальности

(с двумя приложениями и одним бухучётным балансом)

Сперва с вопросом про национальность у меня никаких проблем не было - отвечал без запинки и переходил к следущему пункту. И только уже после армии и окончания института, по ходу трудовой деятельности на стройплощадках Северной Украины, на этот простой вопрос у меня вдруг выговорилось:

- Моя национальность зависит от географического положения: в Израиле я – палестинец, а в Киеве – жид.

Лиха беда начало. С тех пор на этот незамысловатый вопрос я разные давал ответы, типа: «глухонемой» или «космополит», но последним из вариантов стало «шушва-углаци».

В среду 24 ноября на Шушва-Угол, как и на прочие кварталы Степанакерта, выпал первый снег.

Напитанные влагой лохмастые белые хлопья не тратили времени на мечтательное круженье, а отвесно проскальзывали друг за дружкой в ускоряющемся падении.

К чистому восторгу этим ежегодно повторяющимся чудом природы примешивались только два посторонних соображения:

во-первых, меня печалила участь невинных девочек и девушек, которых теперь начнут избивать снежками на улицах своры недозрелых самцов;

во-вторых, я знал, что мокрый снег скоро расквасится в слякоть, так что колку недавно завезённых дров придется опять отложить на воскресенье.

С таким восторженно-грустно-бытовым обрамлением сознания заскочил я в тот день домой отдохнуть перед выходом по трудам вечерним.

Отдых был прерван грохотом по крыше и недовольными возгласами жены и дочерей в соседней комнате. Тарарам повторился. И ещё раз.

По-видимому, кто-то из дружков сына поленился спуститься к нашему дому и сейчас вызывал Ашота, швыряя снежки с верхней тропки вдоль ограды роддома.

Я выскочил на крыльцо – с высоты роддомовского обрыва летел уже целый рой снежков, нацеленных на шифер нашей крыши.

Конечно, когда я добежал до лестницы на дальнем краю обрыва, взбежал по ней и по тропинке вдоль роддомовской ограды добежал до места, откуда вёлся обстрел, то застал только истоптанный снег и ещё дымящийся сигаретный окурок.

Я поднялся до улицы Баграмяна. Метров за 100 далее, из-за крайней двухэтажки, выглядывала пара подростков, которые, увидев меня, нырнули в тамошние дворы.

Они вернулись через 20 минут. Всех оказалось пятеро. Поопасавшись засады на ближнем к нашему дому углу территории роддома, они зашли на его мусорку и начали через ограду кликать Ашота.

Моя жена вышла на крыльцо сказать, что он не дома и усовестить их. Но где там!

Расстояние было настолько велико, что лиц не разобрать и, пользуясь таким обстоятельством, они продолжали вопить и кривляться.

На этот раз я гнался за ними до Братской Могилы, потом по грунтовке вокруг Мемориала до бензозаправки возле 4-й школы.

- Зачем? – спросил меня парень с заправки напротив обл. больницы, куда я зашел на обратном пути.

- Хотел поймать и сдать в милицию на Шушва-Углу, чтоб передали родителям на воспитание.

- А может пацанов подучили?

На следующий день я в мыслях не раз возвращался к этому предположению парня с заправки.

По ту сторону кавказских гор, среди блатных бытует забава - «дядя, купи кирпич!». Это когда к прохожему подходит малолетка и предлагает купить кусок завернутого в газету кирпича за деньги.

Не стоит шуметь и уж тем более замахиваться на мальчика. Малолетка шустрит, потому что знает: за него отвечают подославшие его «авторитеты».

Но у нас тут, конечно, ничего такого и близко нет. Мы не такие. Пока.

А ещё по ходу дня мне вспоминался тот рой снежков над головой, до того схожий – траекторией и направлением – с залпами «алазаней» из Шуши по Степанакерту зимой 92-го, когда у нашего дома стояли ещё только стены, а я бродил по ночным улицам в поисках воды.

Но эти пацаны ничего такого не видели, посапывали своими младенческими носиками-курносиками в подвалах, под боком у мам и бабушек.

Ещё 2 года спустя – в мае 94-го – штукатур Ваник и я выбежали из нашего уже почти достроенного дома по сирене воздушной тревоги. Со стороны Кркжана бесшумно, как призрак, скатывался СУ-27.

В полёте над 8-й школой от него не спеша отцепился поблескивающий цилиндр бомбы и закувыркался к нам.

Взрыв – метров за 70 севернее – поднял завесу пыли, доплывшей и до нас, в которой долго ещё нырял и взвивался газетный клочок, когда от самолета уж и след простыл под запоздалый лай прозевавших его «шилок».

Ваник потрогал свою парошютообразную кепку и сказал, что в этот день он больше не будет штукатурить, а пойдет к себе домой. Я не стал его уговаривать.

Пилоты бросают бомбы за деньги. Мальчики бросают снежки бесплатно, но не куда попало - им нужно прикрытие, поддержка авторитета, нужно услышать от родителей, что такой-то вот из соседей – «сволочь-негодяй».

Глубина моего сволочизма выяснилась к концу дня.

Когда я вернулся домой, жена рассказала, что ей на работу звонил Шушва-Углинский доброхот-хлопотун с просьбой срочно встретиться по важному делу.

В ходе встречи доброхот-хлопотун сообщил, что по Шушва-Углу ходят слухи, будто Московский Университет (СГУ) собирался дать деньги для поддержки его нынешнего клиента, но решение отменилось из-за моего вмешательства.

Моим первым порывом было броситься к клиенту доброхота-хлопотуна, объяснить, что преподаватель-контрактник, дающий там 2 урока в неделю, никак не влияет на финансовую политику заведения. Но время было уже позднее и исполнение порыва пришлось отложить на следующий день.

Однако с того вечера я стал на три сломанных ребра мудрее и не исполнил это скоропалительное намерение. Впрочем – по порядку.

На следующее утро я поднялся на крышу «балкона» - спустить антенну для замены сгоревшего блока. Старшая дочь сказала, что без телевизора она Новый Год не переживёт.

Взобравшись на крышу, я двинулся к антенне, но вдруг остановился, увидав на шифере увесистую булыгу – позавчерашний обстрел вёлся не только снежками.

Я поднял камень, опустил его в карман бушлата, увидел ещё один и на миг забыв, зачем я тут, сделал шаг вперед и почувствовал, как раздвигается шифер под ногами. Руки взметнулись схватиться хоть за что-нибудь.

Три метра падения и удар о бетон перекрытий я не помню.

Сознание вернулось через 10 минут.

Я никак не мог сообразить, почему всё вокруг видится так тускло. И почему каждый вдох вызывает настолько нестерпимую боль, что за него приходится платить скулящими стонами, сдержать которые у меня не было ни сил, ни мужества.

Подняться тоже оказалось непросто из-за резкой боли в выбитых запястьях и пальцах рук.

Кое-как выпроставшись, я побрёл вниз, скорее по памяти, мало что различая в сумраке и боли, пока не рухнул на диван в столовой с теми же жалкими стонами.

Дальше всё пошло как по нотам.

Жена вызвала «скорую».

Меня доставили в больницу.

Рентген.

Блокада.

Доктор Карен пообещал, что к Новому Году буду как новенький.

Остается лишь подвести итог:

Возможно, тот предательски распавшийся шифер уберёг меня от более ошибочного шага. Нет худа без добра.

Вышеизложенные события подвели меня к окончательному решению о моей национальной принадлежности и теперь – пребывая в здравом уме и твердой памяти - заявляю, что впредь на вопрос «ваша национальность» буду отвечать, что по национальности я – человек.

И не ниже.