В парикмахерской на той же улице никакой очереди и, когда я свежевыбритым вернулся на вокзал, до встречи с Двойкой всё ещё оставалось полчаса. Чистильщик обуви в синем сатиновой халате наярил мои туфли, мелькая якорями своих татуированных кистей.
Вместо того, чтоб глазеть на дамочек снующих мимо его будки в дверь женского туалета и обратно, я упорно смотрю в седину головы склонённой к моим коленям. Мужику надоела такая кричащая аномалия. – «Чё уставился?»– спрашивает он, откладывая щётки и берясь за бархатку.
– Видать понравились вы мне.
– Надо ж,– угрюмо хмыкнул он,– да я и сам себе не нравлюсь, а тут – понравился.
– Значит у нас разные вкусы.
И всё равно остаётся ещё пятнадцать минут.
Пройдя через необъятный вестибюль вокзала, я взошёл по белокаменной лестнице на галерею второго этажа, чтоб опереться локтями в широченный белый парапет над грандиозным, теряющемся в сумеречной выси залом, и бесцельно уставиться на суматошливую неразбериху Брауновского движения людей-частичек по белым квадратам его дна. Минут через пять смешается с ними и эта, пока ещё взирающая сверху вниз на всю их суету, частичка – я.
Их торопливые потоки редеют где-то к центру зала и, миновав его, они опять густеют. Причиной феномену атлетичная фигура в алой куртке, что вышагивает там неторопливыми кругами. Ждёт кого-то. Кого? Не меня. Меня никто не ждёт, если не считать Двойки, который сейчас, пожалуй, так же вот кружит у метро, в волнах пассажиров из соседнего, Пригородного, вокзала.
Забавно.
В центре Центрального вокзала в ожидании кого-то ходит кругами этот здоровяк, у соседнего, меньшего вокзала, круги выписывает здоровяк помельче – Двойка, тоже в состоянии ожидания. Если продлить эту линию, то где-то далее, скажем, на конечной трамвая крутится кого-то дожидающийся акселерант. И получается как тот нескончаемый человечек в огнетушителе на лестничной площадке второго этажа детсада, который своими кувырками на картинках подводил меня к понятию о бесконечности. Тот детсадный «я» даже и слова не слыхал такого – «бесконечность», но бесконечно глазел на огнетушитель и силился понять: где же кончаются те человечки в кепках?
Тот недотёпа – это я, сменивший его; а меня сменят другие «я» и все мы конечны, в отличие от человечка в кепке…
На подходе к метро, чтоб скрыть лицо полями шляпы, я упираю подбородок в грудь: вон он, мой друг Двойка, похаживает вдоль шеренги телефонов на стене, выгуливает—туда-сюда—заново отрощенные усики, престижно кожаное пальто, редеющую шевелюру и малость недовольную задумчивость. Вот он развернулся и пошёл обратно.
Я догоняю его и неслышно следую сзади. На краю площадки он снова поворачивается – прямиком к моей ухмылке: –«Привет, Двойка. А где ребята?»
– Ахуля!–Запрокинув широкое лицо, он всхикивает характерным Двойкиным смешком – с тем же плотным прищуром, из-под которого прощёлкивает обстановку: что тут оно как.
Он радостно меня облапил, отпустил и завёлся сбивчиво толковать про Славика с Петюней, которых всё-таки не будет.^
Из пригородного вокзала хлынула новая волна прибывших очередной электричкой и мы отходим к стене. Двойка прекращает строить сбивчивые гипотезы о причине неявки ребят из Чернигова, просит «двушку» для автомата и крутит диск, заглядывая в записную книжку. Как острил чернявый кагебист, лучше иметь тупой карандаш, чем острую память.
Навьюченный поток прибывших несёт в своих волнах сетки, чемоданы, рулоны обоев, пакеты, ящики, вёдра, вязанки труб, портфели, рюкзаки, саженцы, карнизы, птичьи клетки и прочие разновидности вообразимой и не слишком предсказуемой клади и, проталкиваясь в метро и к остановкам общественного транспорта всех видов на площади, искоса брызжет взглядами на двух столичных деловых.
Вон тот, что звонит, с широкой кожаной спиной, видать, босс, а этот, с цепким взглядом из-под низко надвинутой шляпы – телохранитель. И хоть даже не каждый в толпе знает слово слово «босс», или «телохранитель», но нутром своим чуют все уважение к такой вот паре – хотя бы уж за то, что без поклажи, что есть им куда звонить по телефону в этом столичном граде Киеве.
Откуда ей, поспешливой толпе, знать, что Двойка в этом городе «чечáко», а я и вовсе проездом, по его телеграмме… А, кстати, куда это он звонит? Понятия не имею. Да и не важно, я ведь всего лишь орудие. Есть с нами тот, кто всё за нас решит, а моё дело – исполнять приказы.…
~ ~ ~
Год назад, Двойка стал аспирантом и теперь на прямом пути в кандидаты наук. Стипендия выше, чем у студентов вузов, но не очень-то и разгонишься на всяческие соблазны из жизни большого города. Насчёт одежды проблем нет – у мамы, считай что собственная, торговая база. Продовольственная программа тоже решена: после выходных в родном селе Двойка возвращается в столицу с такими торбами, что руки обрывают. Однако, за все эти блага приходится платить натурой – сносить родительские пильбища за рассеянный образ жизни, а все выходные работать по хозяйству и на огороде.
Двойка силою не обижен и работа ему даже в охотку, особенно нравится носить что-нибудь веское и габаритное – охапки, вязанки, мешки с урожаем из огорода в сарай. Выгребать навоз в загородке свиней или у бычка не так приятно, но дело знакомое да и нужное – «где дерьмецо, там и сальцо», как говаривает старый поп их села. Но эти маменькины стоны и причитания про киевских «прохвур», которые объедают и обирают его, лопуха такого, хоть кого взбесят.
Вот почему Двойке нужны живые деньги. А где взять? Вагоны разгружать как в пору студенчества? Несолидно для аспиранта.
С общежитейскими соседями пульку расписать? Тут у него навык то, что надо. Ведь преферанс это чистая арифметика, а в Двойкиной биографии два класса математической спецшколы и нюх на партнёра—блефует тот иль впрямь пришло?—да плюс ко всему внешность быковато наивного чада природы.
Вот только в общежитии нет где развернуться – ободрал их на пятёрку, потом ещё разок и всё – начали сторониться, на пульку не дозовёшься, такие все занятые вдруг стали, а между собой расписывают втихаря. Запрутся у кого-нибудь в комнате и по копеечке за вист. Нищета. Но где-то же есть, должна же быть элита, высший свет. Тут же столица как никак. Сыграть бы при свете свечей, на зелёном сукне, свежераспечатанной колодой, и чтоб вист не меньше, чем по полтиннику, вот его мечта. Но как выйти на тот свет без денег?
Это всё и довело Двойку вынашивать различные романтические планы насчёт срубить бабла… Изначальный план заделаться наркобароном на рынке конопли как-то сам по себе усох на корню. За ним возник план завязать дружбу с мелькающими по столице иностранцами, установить бы с ними стабильный бартер на шмотки ввозимыми из-за Бугра… И тогда он позвал меня на роль исполнителя производственного задания. И с той же поры я вошёл в услужение Двойке на вполне приемлемых условиях, если тебе уже всё по… то есть… не велика разница.
вверх-скок