(...не хочу предполагать, будто у меня особый нюх на конспираторов, но всякий раз, по странному стечению случайных обстоятельств, я непременно оказываюсь там, где зреет некий тайный сговор...)
Когда в детском саду три мальчика постарше начали обмениваться тайными намёками типа:
– Так значит сегодня, да?
– Точно идём, а?
– После садика, правда?
Мне стало горько и обидно, потому что тут явно готовится какое-то приключение, но пройдёт мимо, а для меня останется каждодневное одно и то же. Поэтому я встал лицом к лицу к предводителем сговора и спросил напрямую:
– А куда вы идёте?
– На Кудыкины Горы – воровать помидоры!
– Можно и мне с вами?
– Ладно.
У меня уже имелось смутное понятие, что воровать нехорошо, но я ни разу в жизни не видел горы, а только лес, речку да невысокий, поросший Елями холм Бугорок, обрывистый песчаный бок которого был обращён к ровному зелёному лугу возле забора Мусорки для нашего квартала. Но главное – очень уж хотелось дивных кудыкинских помидоров. Мне уже даже виделись их круглые сочные бока мягко лоснящиеся красным.
Так что весь день прошёл в ожидании часа, когда взрослые придут разбирать своих детей, и тут уж я сразу отказался идти домой с чьей-то ещё мамой. «Нет, я с мальчиками пойду, чтобы быстрее».
Вчетвером, мы вышли за ворота, но не на короткую тропу через лес, а свернули на широкую грунтовую дорогу, по которой вообще никто и никогда не ездил. Дорога пошла вверх, потом вниз, а я всё высматривал и спрашивал одно и то же – ну, когда уже откроются Кудыкины Горы? Ответы звучали всё короче и неохотнее, и я приумолк, чтоб не спугнуть своё участие в помидорном приключении.
Мы вышли к дороге с полосами чёрного размякшего гудрона на стыках бетонных плит дорожного покрытия, я знал эту дорогу, что вела к Дому Офицеров. По ней мы не пошли, а пересекли в густые гибкие кусты с тропой, что кончилась возле дома из серых от старости брёвен с вывеской над входом для тех, кто умеет читать.
Отсюда мальчики не пошли никуда дальше. Они стали бездельно кружить около кустов и бревенчато-серых стен дома, пока из него не вышел сердитый дяденька и начал нас прогонять. Наш важатай ответил, что родители прислали его забрать газеты и почту, но дяденька ещё больше рассердился и я ушёл домой хорошенько усвоив что значит хождение на Кудыкины Горы…
Но всё же я чувствовал, что приключения и странствия непременно произойдут когда-то, только нужно быть готовым. Поэтому, когда на кухонном столе я увидал случайный коробок спичек, то ухватил его без всяких колебаний и раздумий – надо же развивать в себе умения необходимые для жизни... Пара начальных проб показала, что спичка зажигается проще простого. И тут же выскочила неудержимая потребность гордо показать кому-нибудь как я уже умею. Кому? Конечно, Сашке-Наташке, они наверняка удивятся больше, чем Баба Марфа. К тому же, мой подупавший авторитет нуждался в подштопке после недавних провалов...
(…разумеется, этот список мотивов сделан задним числом, из неизмеримо далёкого будущего—моего нынешнего настоящего, над этой картошкой в этом костре.
Но в том недостижимо далёком прошлом, без всяких мудрёных логических выкладок, я мигом сообразил, что...)
Надо позвать младших в какое-то укромное место и показать им моё владение огнём. Конечно же, самое подходящее место это под кроватью родителей в их комнате, куда мы и заползли гуськом. При виде коробка в моих руках, Наташа шёпотом заохала. Саша молчал и внимательно следил за процессом.
Первая спичка вспыхнула, но угасла чересчур быстро. Второй огненный цветок красиво распустился, но вдруг шатнулся слишком близко к тюлевому покрывалу, что спадало за край кровати вдоль стены. Узкий кончик огня поклонился, сам по себе, вперёд, живая жёлтая сосулька заструилась кверх-ногами из чёрной ширящейся прорехе в тюли. Какое-то время я следил как дыра становится горизонтальной полосой с неровной бахромой огня, а потом догадался что оно значит и крикнул моим сестре-брату: «Пожар! Убегайте! Пожар!» Но эти глупыши остались где были и только разревелись хором...
Я выкатился из-под кровати и побежал через площадку к Зиминым, где Мама и Баба Марфа сидели на кухне и пили чай тёти Полины Зиминой. На моё сбивчивое объявление пожарной тревоги, все три женщины метнулись через площадку. Я добежал последним.
Под потолком прихожей неторопливо проворачивались толстые клубы жёлтого дыма. Дверь комнаты родителей стояла настежь, на кровати родителей под стеной весёло плясали полуметровые языки пламени. Комната тонула в синевато белом тумане и где-то в нём всё так же ревели двойняшки. Баба Марфа сдёрнула матрас и всю постель на пол и влилась в танец торопливо топоча шлёпанцами по огню, выкрикивая под общую чечётку «Батюшки! Батюшки!». Мама звала Сашу с Наташей скорее вылезать из-под кровати. Огонь перепрыгнул на тюлевую занавеску балконной двери и Баба Марфа оборвала её голыми руками. На кухне Полина Зимина грюкала кастрюлями о раковину, наполняя их водой из-под крана. Мама отвела двойняшек в детскую комнату, бегом вернулась и приказала мне тоже идти туда.
Мы сидели на большом диване тесно в ряд, молча. Слушали беготню туда-сюда по коридору, непрерывный шум воды из кухонного крана, отрывистые восклицания женщин. Что будет?. Потом шум мало-помалу унялся, хлопнула входная дверь за уходящей тётей Полиной. Из родительской спальни доносилось постукивание швабры, как при влажной уборке, из туалета – плеск сливаемой в унитаз воды.
И – наступила полная тишина... Дверь открылась. На пороге стояла Мама с широким Флотским ремнём в руках. «Иди сюда!»– позвала она не уточняя имени, но мы трое знали кому сказано… Я поднялся и пошёл получать по заслугам… Мы сошлись в середине комнаты, под шёлковым абажуром в потолке. «Никогда не смей больше! Негодяя кусок!»– сказала Мама и замахнулась ремнём.
Я скрючился. Шлепок пришёлся на плечо. Вот именно шлепок, не удар – не больно ни капельки. Она повернулась и вышла... Ничто по сравнению с тем, что будет мне от Папы, как придёт с работы и увидит руки Бабы Марфы забинтованные после смазки постным маслом...
Когда в прихожей щёлкнула дверь и голос Папы сказал: –«Что за… гм… Что тут у вас такое?», Мама быстро прошла туда из кухни. Что именно она говорит ему слышно не было, но эти вот слова я различил очень чётко: –«Я уже наказала его, Коля»… Папа зашёл в их комнату—оценить ущерб—и вскоре пришёл в нашу. «Эх, ты-ы!»– было всё, что он мне сказал.
Пару дней в квартире стоял крепкий запах гари. Ковровую дорожку из комнаты родителей порезали на более короткие куски. Остатки тюлевой занавеси и сгоревшую постель Папа вытащил на Мусорку через дорогу. Ещё через пару лет, когда я уже умел читать и мне попадался спичечный коробок с грозным предупреждением на этикетке «Прячьте спички от детей!», я знал, что это и про меня тоже.
вверх-скок