Хотя не знаю даже, спасла ли бы меня какая угодно система без приложения к ней нашей бригады. Что вовсе не означает, что члены бригады окружали друг друга заботой, нежностью и моральной поддержкой. Ха! Держи карман шире! В нашей бригаде, как в любой другой, все только рады погыгыкать за твой счёт. И у каждого семья и дети для слива своей нежной заботы. Кроме рыжего Петра Кирпы, он же Кирпонос, хотя никто вокруг даже понятия не имел о прославленном стахановце первых пятилеток с такой же фамилией, а кличка являлась данью очертаниям Кирпиного носа. Но и его потом захомутала Рая из бригады штукатурш.
И всё-таки, с 8 до 5, наша бригада, хоть каждого и отвлекали персональные заботы и проблемы, становилась единой семьёй. При всех едких шуточках относительно личных качеств друг друга, тебе тут не грозила опасность стать жертвой членовредительных хаханек типа укола в мозг вонью тлеющей ваты или другого опасного для здоровья идиотизма.
Матерятся ли каменщики при каменщицах? И да, и нет. Я не слыхал ни одного матерного слова обращённого к женщинам нашей бригады. Никогда. Но когда крановщик башенного крана опускает поддон кирпича на пальцы ступни, ты сообщаешь об этом на весь широкий мир и очень громко, без оглядки на пол присутствующих.
Матерятся ли женщины в бригаде каменщиков? И нет, и да. В момент грозящий травмой или утратой жизни, они скорее закричат «Ой! Мамочки!» или зайдутся неразборчивым визгом. Тогда как, в перерывах между наполнением лопатой ящиков из кучи грязи на растворной плошадке или заводкой колючих, неподатливо перекрученных строп под кирпичные поддоны, Катерина могла запросто поделиться фольклором:
"Эх, ёб вашу мать,
С вашими делами,
Не хотите отдать дочь?
Так ебите сами!.."
Не скрою, беззвучное проигрывание этой охальной частушки в извилинах коры головного мозга порой служило мне болеутоляющим. Паллиатив, но помогает.
Но, в конце концов, свет не сошёлся клином на одном лишь мате. Каменщица Любовь Андреевна однажды пожаловалась главному инженеру, который случайно заехал на стройку, про обидные слова нашего бригадира, Мыколы Хижняка, которыми тот определял всех женщин вместе взятыми: «Зáсланки навыворот!» Хоть убей, я до сих пор без понятия что это значит, а вот она взяла и обиделась. Наверное, потому что она была самой красивой женщиной в нашей бригаде, только иногда печальной.
Грустно женщине знать, что она красива, но что с этой красотой делать неизвестно, а только смотри как та уходит ни за что, ни про что.
Муж на пять лет её моложе. Перед тем как они расписались, он гулял с ножом за голенищем сапога, а она сделала из него примерного семьянина и безопасного члена общества. Но всё равно печалилась, особенно в зимние морозы, когда раствор в ящиках обрастает сантиметровой коркой льда, пока доплывёт на пауке до захватки. «Ой, мама! Как же у меня рученьки помёрзли!»
А этот паразит Серёга, с другого конца захватки, враз: –«Так то ещё и мало! Мама-папа сколько раз говорили – учись, дочечка! счетоводом будешь! А ты им – шо? "Нет! Я лопату люблю!" Вот и люби теперь до посинения!»
– Паразит!
Анна Андреевна не такая красивая, как Любовь Андреевна, но она очень добрая, особенно после обеденного перерыва. Как и большинство бригады, она жила На Семи Ветрах и на обед домой ходила. Ну там, под борщец, рюмашки две клюкнет и возвращается вся такая размякшая и подобрелая. Единственный её недостаток, что она на мою кирочку охотится. Стоит мне зазеваться, она мою кирочку – хвать! в стену заложит, раствором заровняет. Большинство каменщиков рубят кирпич кельмами, а мне, ради правильности, кирочку подавай. А может из-за созвучия имён…
Мужья Лиды и Виты тоже работники СМП-615. Слесарят в производственном корпусе на территории базы, под началом главного механика. Ну и как любой слесарь, они, есессна, выпивают. А на следующее утро в вагончике каменщиков мне полчаса выслушивать проклятья этим падлам, которых тут и близко нет… Хотя проклятья Лиды слушать можно, она их выводит словно народную песню, ну а Вита, вторит, бэк-вокалом...
Сама Вита красноречием не блещет. Когда мы кончали кладку стен на 110-квартирном, уже под перекрытия крыши, она на линии рядом со мной стояла и всё, что она сказала вслед мне пролетавшему мимо, было: –«Сергей! Ты куда?»
Та часть стены, что я поднимал, осталась незатёртой и нерасшитой, поэтому, чтоб удобнее затирать было, я спрыгнул наружу, на бетонный козырёк над балконом на пятом этаже. Но она же про тот козырёк не в курсе! У неё на глазах человек сигает за борт чердака пятиэтажки и всё, на что она способна: –«Сергей! Ты куда?» Вот, в двух словах, женская логика и знание Физики – вниз конечно! Куда ж я ещё денусь?
Бригада у нас молодая, самому старшему, Григорию Григорьевичу, сорок лет. Он так прямо и говорит: –«Мы ещё молодые»… У него исключительный педагогический дар, если заметит, что его сын-девятиклассник в трамвае или на улице засмотрелся на женщину при всех делах, сразу ловит момент: –«Хочешь, чтоб у тебя такая же была? Учись, зараза!»
Лицо у него круглое, наполеоновское, из-за редкой пряди поперёк лба, а сам такой крепкий, солидный. Сколько раз я пытался обогнать его в кладке кирпичного ряда, бесполезно! Он закончит, с ухмылочкой, а мне ещё кирпичин десять положить надо.
И он очень рассудительный. Рассудительность подвела его всего один единственный раз, это когда он после обеда с двустволкой вернулся.
Мы же строим в чистом поле – «строительный угодья» на самом краю На Семи Ветров. А тут ещё молодой прораб Середа с базы заехал. Григорий Григорьевич и ему дал ружьё подержать. А потом даже спор завёл с Середой, что тот не попадёт в его шапку, если в воздух подбросить. Мы зашли за торцевую стену строящегося здания. Вокруг расстилается белое безмолвие, только лесополоса среди снегов чернеет.
И он подбросил свою шапку – так высоко-высоко! А Середа чуток помедлил и шмальнул. Шапка дёрнулась в полёте и упала, как подбитая птица. Григорий Григорьевич её поднял, а в донышке дырка, два пальца пролазят. Картечь крупной оказалась. На кабана. А хорошая шапка была, из нутрии. Он только не вдумался логически, что Середа из Закарпатья, а там хоть Бандеровцев уже не найти, но огнестрельное оружие остаётся. Отсюда и навыки…
А строповщица Вера Шарапова никогда не грустит. Всё время песни поёт, смеётся. Разговорчивая со всеми... И она тоже была самая красивая, но только пока на работе, когда на ней спецовка с телогрейкой. Но как переоденется, чтобы электричкой ехать на свою остановку Куколка, то красота девается куда-то.
Сам не знаю отчего мне грустно стало, когда она про свою свадьбу рассказывала и все смеялись вместе с нею.
– Дети плачут! Петя играет!
Петя это тот горбатый мужик, который взял её вместе с двумя её детьми. Он тоже ездит из Куколки в Конотоп работать и на баяне играть умеет. Весёлая получилась свадьба.
Вера Шарапова поумней любых литературных сыщиков и подметила, что когда кто-то при мне на головную боль жалуется, я молча достаю из штанов носовой платок, перескладываю его наизнанку и прячу обратно. Вот и придумала театральную постановку – локтем Катерину толкнёт, мол, смотри на чудеса моей дрессировки, руку ко лбу приложит и делает страдальческое лицо:: –«Ой, до чего ж голова болит!»
Конечно, я всю эту комедию насквозь вижу, но процедуру исполняю. Однако когда Катерина и за свою начинает хвататься, я говорю, что приём окончен – средство обслуживает только одного пациента в день. Гарри Поттера тогда ещё и в зародыше не было…
Пётр Лысун не всю жизнь в каменщиках.. Раньше он служил в охране перевозок золота по железной дороге. Специальная группа вооружённых охранников сопровождали сейфы в багажных вагонах. Ехать приходится далеко, иногда неделями. Пол вагона качается, колёсные пары на стыках гахкают и мысли всякие крутятся и крутятся. К примеру, как можно это золото взять?
День крутятся, два… иногда неделями. Но безответно крутятся – неразрешимая задача. На лица со-охранников посмотрит – тоже задумчивые. А о чём?
И начинает закрадываться страх: вдруг кто-то додумался уже до ответа? Составит план, найдёт подельников и на одном из перегонов положит всех одной обоймой, да и уйдёт с золотом.
Устал Пётр дожидаться и ушёл в каменщики…
вверх-скок