В половине восьмого я сошёл с электрички в Конотопе. Не знаю где я провёл ещё около часа, потому что когда я пришёл на 50-квартирный, чёрная суббота шла полным ходом. Рыча в облаке сизого тумана своих выхлопных газов, бульдозер зарывался в гору грунта посреди будущего двора. Гриня и Лида были уже в рабочем. –«Ты не поехал в Нежин?»– спросила Лида.
– Нет.
Я достал из своего портфеля листок в клеточку с отчётом профкому, что мною истрачены три рубля.
(...моей текущей общественной нагрузкой было посещение попавших в больницу работников СМП-615 для оказания им утешения на сумму в три рубля, которую профсоюзный комитет выделял на передачу… Коллег я посещал в одиночку, но под бумажкой про выведение в расход трёх рублей требовалось три подписи – деньги немалые...)
Я положил бумагу на бок бетонного кольца, 1,2 м в диаметре, возле подъезда, и они расписались. –«Ну шо?»– сказал Гриня. –«Переодеваешься или как?»
Моё отношение к чёрным субботам всегда было твёрдо негативным, но что ещё мне оставалось делать? Я переоделся в рабочее, взял лопату и пошёл обскребать только что подвезённый раствор из задранного кузова самосвала, вместо Веры Шараповой. Она давно уже просекла, что так я лечусь ревности…
Ночью на Декабристов 13, я лежал навзничь в узком кресле-кровати посреди почти кромешной тьмы гостиной. Я лежал по стойке «смирно», только немного расслабленной.
Всё время лежать на спине утомительно, мне хотелось поменять положение и перевернуться, но я не позволял себе лишнего, потому мне нужно стать как можно неприметнее, а всякое движение выдаёт. Мне нужно слиться с глубоким дном безграничного и безмерно пустого мира. На дне требуется обтекаемость, чтобы ничто не цеплялось за тебя, а катилось бы мимо и – дальше... Но до чего же она бескрайняя – эта пустота!..
(...нет страшнее проклятия, чем старинное «чтоб тебе пусто было!», цель любых утрат и потерь в том, чтоб заставить тебя ощутить пустоту – чтобы тебе было пусто…
Любовь приходит как защитная реакция на пустопорожнее повторение витков жизни возвращающихся на круги своя, где что было, то и будет, в одной и той же неизменной пустоте…
Она приходит от безысходности, когда не знаешь как распорядиться случайным и напрасным даром – своей жизнью, не находишь средств убить отмерянную тебе вечность и живёшь не ради чего-то, а просто, чтобы жить дальше.
Любовь приходит, чтобы освободить от пустых исканий, дать жизни смысл – служение! указать цель – служение!
Любовь это добровольное рабство и ревностное служение объекту любви – двуногому млекопитающему, коллекции марок или… ну, вощщем, неважно.. кому как повезёт…
И вдруг – гром с ясного неба, оковы пали, тебе сказано: –« Ты свободен! Вали отсюда!» И оказываешься в пустоте, где нет цели, нет смысла, где просто надо жить дальше, как кристалл, как былинка, как дождевой червяк...
Мы не рабы, рабы не мы!
Нет! Я хочу обратно. Туда где любовь… она укроет от жути видеть эту пустоту, придаст значение бессмысленной пустой суете. Она станет тем, кто всё за нас решит, я буду лишь покорно исполнять приказы!.
Любовь это песок, куда в панике зарываешь свою страусиную голову...
Будь ты проклята, любовь! Как же без тебя пусто!.)
Выживание в разрежено выхолощенной пустоте задача не из лёгких. Конечно, всегда есть выбор. Зачем выживать, если можешь в любой момент прекратить мучения? Однако никогда в жизни я даже не игрался с мыслью о самоубийстве, не так отформатирован. Ну а раз выбора нет – остаётся лишь решать задачу.
Решение только одно – систематичность. Ничем иным пустоту не одолеть. Систематически глушить водку или систематически бегать трусцой – это уже без разницы, суть в повторении определённого цикла. И тут у меня уже имелись определённые наработки, пригодные послужить опорой барахтанью в пустоте. Пятидневная рабочая неделя – это раз. Участие в общественной жизни СМП-615 – два. Периодические наезды в Нежин с интервалом в два или три месяца для интеллектуального общения с Жомниром. Ха! Не так уж мало.
Любой системе, чтоб она работала, нужны морковки-пряники вознаградить вертящегося в ней винтика за успешное прохождение очередного замкнутого круга и стимулировать его верчение в таком же точно круге следующем.
По четвергам я посещал баню, с двумя заходами в парную. Мыло и веники продавались в кассе бани на первом этаже. Получив еженедельную квоту, я оставлял инструменты наслаждения на тёмно-мраморном верху низких столиков общего помывочного зала на втором этаже, унося с собой лишь сетку с грязным бельём для предстоящей стирки.
По пути из бани к месту жительства, я потреблял две бутылки пива Жигулёвское и покупал номер Morning Star в газетном киоске на площади Мира, для чтения со словарём до следующего четверга.
По понедельникам я устраивал стирку в жестяном тазу на лавочке во дворе, зимой она проводилась в пристроенной к сараю летней комнате.
День глажки зависел от погодных условий вокруг бельевой верёвки, натянутой от крыльца к сараю, вместо калитки. Лучше позже, чем никогда.
Выходные труднее было заполнять, но раз в месяц в кинотеатре Мир показывали очередной боевик с Бельмондо в главной роли, или комедию с Пьером Ришаром.
Летние выходные вообще проблем не представляли, я проводил их на Сеймовском пляже, лёжа на розовом с красными кольцами младенческом покрывальце. То самое, которое по будням подкладывалось на стол для глажки высохшего белья. Покрывальце осталось на Декабристов 13 после одного из твоих ранних визитов туда. Оно было коротковато и мои ноги, частично, оставались протянутыми на песке, но какая разница?
Трижды в течение пляжного дня я выплывал за буйки, где не оставалось визжащих купальщиков. Там я ложился на спину, широко раскинув руки-ноги, и произносил ритуальную формулу собственного производства:
"Oh, water! Ran into each corner of mine!
We be of one blood – thou and me.”
(...чтобы свинтить такую фразу, мне пришлось привлечь к сотрудничеству Ф. С. К. Фицджеральда и Дж. Р. Киплинга, но они не возражали на мой плагиат...)
Потом я плыл обратно, к визгам и брызгам, выходил из воды к покрывальцу, чтобы лечь и ворочаться с боку на бок под жарящим солнцем, вперемешку с чтением Morning Star. На пляже я читал её без словаря, просто подчёркивал слова, которые позже надо будет выписать в тетрадку.
В обед я покидал пляж и шёл на Хутор Таранский, в магазин. Это была обычная хата под соломенной крышей, но с увесистым висячим замком на широкой железной полосе, что косо подпоясывала дверь.
Завмаг, дебелая баба, которая гордилась тем, что повидала даже остров Сахалин, снимала замок всего на один час. Когда она роняла грохочущий конец железной полосы на крыльцо, дверь открывалась в комнату с парой пыльных окон в одной стене с дверью и тремя деревянными прилавками вдоль трёх глухих стен, но не вплотную, а чтоб оставался проход под широкими полками в два яруса.
Я систематически покупал одну консерву, пачку печенья и бутылку лимонада. Вскрыв провизию одолжённой у завмага открывалкой, я выносил свой обед в пустую улицу из четырёх хат и глубоко прожаренного песка дороги, что аж потрескивал своей раскалённостью. Там, под старым кряжистым Вязом, я садился на широкую лавку из треснутой, но мощной доски ставшей тёмно-серой от многих лет круговорота времён года вокруг маточины-Вяза над лавкой рядом с чёрной соломой в крыше хаты-магазина.
Ассортимент на полках магазина не менялся. Покупая банку «Завтрак Туриста», я видел, что в следующий выходной меня ждёт жестянка «Кильки в Томатном Соусе», а через неделю «Икра Кабачковая». Банка с наклейкой «Аджика» вызывала смутные опасения, я где-то слышал, что вкусом она не уступит горчице, но до неё ещё целый месяц. Может совместить с баночкой вишнёвого джема, а? Получится комплексный обед.
Алюминиевую ложку я протирал обёрткой от печенья и прятал с обратной стороны хаты в соломенную стреху над глухой стеной, как кулаки-бандиты, борцы против Советской Власти, прятали свои обрезы… И самому Марчелло Мастрояни даже не снилась такая СладкаяЖизнь...
Как раз в той хате я купил куклу тебе на день рождения. На полках стояли всего две куколки – девочка и обезьяна, обе из резины. У каждой в спине пищик, чтобы пищать, когда надавят. Пара случайных покупателей в плавках, которым как-то удалось преодолеть на мотоцикле глубь дорожного песка, советовали мне купить обезьяну, но я взял девочку, как и собирался все предыдущие выходные, в цветастом платье, тоже из резины, до колен.
Я мог бы купить подарок и в Универмаге, в Городе, но там все игрушки поголовно пластмассовые. К тому же я хотел подарить что-то из этой зачарованной хаты с прохладной тенью посреди летнего зноя…
вверх-скок