День каменщика

Зиновій Хапало

За сотню метров от столовой, на улице Свободы, остановка, а рядом – дощатая ограда стройки, там башенный кран и дом в пять этажей из чередующихся полос-поясов белого и красного кирпича. Дом небольшой – на 25 квартир.

В ограде сделаны двустворчатые ворота из прутьев тонкой арматуры. Сквозь их решетку видно клочья пламени и жирный дым смоловарки. Наверху приставленной к её боку лесенки стоит Михаил Иваныч и забрасывает в котёл сверкающе-чёрные глыбы колотой смолы, что подносит и подаёт ему Иван.

Ну, а как не знать Антону их имён, привычек, склонностей, если шесть лет работал с ними на строительстве жилых домов, административно-бытовых и производственных корпусов, зданий общественного назначения, в траншеях и котлованах, в колодцах канализации и телефонной связи, на погрузке-выгрузке, подкрановых путях и в массе прочих мест и ситуаций.

Их хлестала и баловала одна погода, переодевались в одном вагончике, одними и теми же автобусами привозили их на объекты и расписывались они в одной ведомости. Менялись только начальники их строительно-монтажного поезда (СМП), покуда очередной, в доказательство, что он действительно «новая метла», не уволил Антона по статье за прогулы.

И тут уж не поспоришь: как ни крути, а три дня прогула за один год — есть нарушением кодекса о трудовом законодательстве. (И не смягчает вины то, что у некоторых сотрудников они исчисляются десятками).

- Ну, как аккорд?- окликает Антон из-за ворот.

Рабочие оклеивают крышу дома рубероидом в три слоя. Трудятся с рассвета до темна. Без выходных. Это называется аккордом. Получат за него по сто пятьдесят, если уложатся в срок и не срежут им оценку за качество.

- Хо! Антон Степаныч!- оглядывается с лестницы Михаил Иванович.

- Здорово,- буркает Иван, поднеся очередной кусок твёрдой смолы, и спрашивает напарника:

- Хватит что ли?

- Хватит-хватит,- встревает Антон,- а то не успею горем поделиться. Скоро тут за мной подъедут.

И, заметив как что-то дрогнуло в лице Михаила Ивановича, спешит добавить:

- Вон трамвай уж на конечную протарахтал.

- Что за горе?- спускается Михаил Иванович, но подойти для рукопожатия не успел. На улице, чуть проскочив ворота, резко тормозит зелёный «газик» с брезентовым верхом. На жёлтой полосе чёрная надпись: «специальная». Дверца распахнулась и выступил главный инженер Тадешкин, которого «новая метла» выписал с места своего предыдущего руководительства.

(При многоукладности общественной структуры сохраняются, пусть и в рудиментарном виде, симбиозы минувших формаций. Коль скоро не перевелись рыцари, то и вассальная не отмерла зависимость. Оно, конечно, вассалы не целуют нынче сюзерену туфлю, но хочешь жить – умей вертеться и лизнуть ему там и так, чтоб схорошело.)

Михаил Иванович напрягся: вдруг Антон ляпнет что-нибудь крамольное и – загремишь, как соучастник, в места, куда он, Михаил Иванович, ни капли не желает вновь попасть.

– Футбольное у меня горе.

– Ну, футбол – это ещё не всё,- легчает Михаилу Ивановичу, хотя внимание по-прежнему раздвоено приближением инженера.

– Всё, там, иль не всё, а ФРУНЗЕНЕЦ воткнул четыре АВАНГАРДУ.

– Четыре-ноль? ФРУНЗЕНЕЦ есть ФРУНЗЕНЕЦ.

– Техничные парни. И поголовно в полосатых гетрах. Они одними только гетрами психологически разложили.

Тадешкин, не здороваясь, проходит мимо ворот и дальше – вдоль ограды – к вагончику прораба, вход в который с тротуара улицы.

Не будь свидетелей, он бы, может, и кивнул Антону, Что-то, всё-таки, влекло к нему. И на ежемесячных дежурствах в Добровольной Народной Дружине с ним интересно было говорить. Особенно после того... Подметить, где оно в нём... Должно ведь как-то проявляться.

Однако, на дружине вокруг люди. Когда же встретился с ним в полутёмном, гулко-пустом коридоре производственного корпуса и рядом ни души, а у того кайло на плече – о! – у Тадешкина от ужаса галстук в трубочку скрутился. Так что увольнение Антона лично он воспринял с облегчением. Только осталась какая-то неудовлетворённость (или обида, что ли?) причины непонятной... и как-то это всё... Да, ну его! Хоть таращится не будет.

На повороте показался возвращающийся трамвай.

– Карета подана!- восклицает Антон.- До свиданья.

– Счастливо.